Катенька

— Привет, это я Маля!

— Здравствуй, моя дорогая! Как давно я тебя не видел и не слышал, что ты хотела?

— А, ты, о чем подумал?

— О тебе, моя дорогая!

— Знаешь, тут такая ситуация: девчонку забивают.

— Снова учителка твоя новая, что ли? А пойдет ли она тебе?

— Перестань. Она мне нравится, помоги!

— А, что я должен сделать, Маля?

— Научи уму разуму ее муженька, а я в долгу не останусь.

— Все прошло, по долгам уплачено, и я помогу, дорогая. Кто?

— Он такой противный, ничего не умеет и не может. Лежит на диване и контролирует жену. Вот и все. Да, еще ходит отмечаться на биржу, а потом у обиженных судьбой по плану собрания. Черт их побери, работать не хотят! Дармоеды! Живут за наш счет, ведь мы исправные налогоплательщики.

— Короче, Маля, дай адрес того крутого. Забыла что ли? Я люблю ясность, а не эмоции.

— Прости, дорогой. Я помню, что ты человек дела, но я тоже ничего не забываю, понял, а адресов, тем более…

Катя пришла домой. Пустота, никого. Она долго металась по квартире, пытаясь, что-то вспомнить. Ей казалось, что она пустая банка и почему-то трехлитровая. Туловище, руки, ноги – все пустое в них ничего не было, словно в банке из, которой съели припасы, сделанные на зиму. Но голова. Она гудела. В ней не так все пусто, раз гудит. «Болит», – подумала Катя. «Ну и, что у всех болит. А, где же я была? Мальвина сказала, что они меня ждали и искали с Петром, Влад не искал? Может, спросить? Нет, не стоит. Они соврут. Они все врут, а потом сами во все это верят. Только во что? Ну, конечно, в свою правду.

— Ты, была на вокзале, детка. Спала и все. Вот так!

— Я спала на скамеечке очень долго, все, что случилось – потом. Хорошо вспомнилось. Для себя, а они, они…Думайте о чем хотите.

Поспать на вокзале, а потом привести себя в порядок и вернуться домой – это преступление, что ли?

Приятели Мальвы банально избили Петра, подкараулив в удобном месте. С таким ничтожеством больше ничего нельзя придумать. Человек не работал, никуда не ходил, кроме биржи по трудоустройству. Пиво покупала ему Катя, а после случая с курсами он частенько развлекался тем, что использовал жену в качестве боксерской груши, но бдительная Мальва нарушила такой порядок вещей.

— Здравствуйте, – прозвучало, как «сдрасьте» с придыханием в нос, а язык, словно немел при произношении…

Все плохо. Где я? Все странно. Все существуют или вокруг пусто. Может, только я и есть? Где я? Зло только зло. Я устала. Что же делать? Глупый вопрос, но все время в голове одно и тоже: что делать, как поступить. Я устала. Добренький ответ: «Все устали и не знают, как им быть. Ты, что так расстроилась, подумаешь Владик, вокзал, целующий мужик, в конце концов». Но нет. Влад!!! Да, да, да. Она посмотрела в зеркало.

— Здравствуй, Катя! Это ты?

— Видимо, я.

— Ты так плохо выглядишь. Петр же не бьет тебя больше?

— Нет, но я…

— Ты опустилась, приди в себя.

— Я устала.

— А от чего?

— Они все не такие!

— А какие? Просто ты ждешь от них одного, а в ответ получаешь совсем другое.

— А, если ничего не ждешь?

— Так не бывает.

— А я исключение.

— Нет, ты скорее правило.

— Что же мне делать?

— Живи, как все и соблюдай их правила.

— Но я не хочу!

— Как хочешь. Твое дело. Помни только о том, что может случиться, если не соблюдать инструкции. Я так выражаюсь, потому что мне надоело слово «правило».

— А кто ты?

— Я??? Ты сама знаешь.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, Катерина Ивановна!

Затхлый запах учительской вызывал тошноту. Пахло потом, духами с ароматом восточных сладостей, луком, а еще перегаром алкогольным и табачным. Сливаясь в один, эти запахи могли вызвать отвращение у кого угодно.

Катя почувствовала, что ее сейчас стошнит. Чувство оказалось реальностью. Она побежала в туалет, и там все произошло.

— Что это с ней?

— Да, как всегда со своими фокусами.

— На фокусы не тянет. Похоже на интересное положение.

— О чем это, вы? – Мальва Иванова резко открыла дверь учительской и вошла.

Высокая, на шпильках, в костюме английского покроя, макияж в фиолетовых тонах на лице в тон волосам. Волосы уложены безукоризненно, не считая голубовато-фиолетового оттенка, так как, кому нравится. Все в меру, все замечательно! Но… Пиджачок от костюма топорщился, потому что выпирал живот, юбка была узковата, и Мальва периодически одергивала ее. Что ни говори, если вещь неудобна, все пиши пропало – будешь бесконечно обращать на нее внимание. Мальва пыталась скрыть под небольшим куском материи располневшие колени. О том, что они располнели, она узнала совсем недавно, когда решилась раздеться перед зеркалом, осмотрела всю себя с ног до головы. Противно ныла выросшая на ноге косточка. Мальва страстно желала поскорее снять новые туфли, которые еще не приняли очертания больной ноги. Коллеги затихли и напряглись в ожидании. Мальва обвела взглядом весь свой «дружный» коллектив. Всех присутствующих охватил неприятный холодок. Маленькие льдистые глазки Мальвы пронзали насквозь, словно лед Снежной королевы. Их взгляд проникал в самое сердце, и при том не нужно было быть Каем. А еще, она видела все. По крайней мере, ей так казалось. Пока Мальва взирала на своих подчиненных, вернулась Катя.

— Здрасьте, Мальвина Ивановна, ой как вам хорошо без этого!

— Здравствуйте Катерина Ивановна, вы что-то сказали?

— Ну, у мужчин такие растут. Усами называются. Их иногда специально выращивают, но чаще сбривают.

— Зайдите ко мне! Что с тобой, детка, ты снова не в себе?

— Я очень устала, простите меня. По-моему, я засыпаю на ходу, и у меня все время кружится голова. Я, кажется, беременна. А, то, что вы, избавились от усиков – очень хорошо. И, как, вы, с ними жили все время?! Вам идет. Не обижайтесь, я хотела сделать комплимент, но вышло так неудачно. Впрочем, я тоже не удалась. Моя любимая доча не воспринимает меня. У нее есть имя, но она откликается только на «доча». Ее так называет отец.

— А как ее зовут?

— Ксения. Скажите же, очень красивое имя.

— Да, очень. Катя, вы были у врача?

— Нет еще, но скоро пойду.

— А, Петр, он в курсе?

— Да, что, вы! После всего того, что случилось со мной. Мальва Ивановна, помогите мне, я хочу все исправить.

— Глупенькая. Мы все сделаем как надо, так, что понравиться всем, даже Петру.

— Но как?!

— Да никак. Ты просто подойдешь и скажешь нежно и ласково: «Дорогой, я так тебя люблю, а от нашей любви у нас будет ребеночек, потому что в твоей любви, я не сомневаюсь».

— Только в сроках приври, а там все встанет на свои места. Родишь сына – Петр будет очень рад. Потерпи еще месяц. Преждевременные роды более реальны, чем переношенный ребенок. Целый месяц – не шутка. Мальва Ивановна улыбнулась. Улыбка была непонятной. Губы улыбались, а глаза смотрели вдаль, но все происходило долю секунды. Потом глаза вернулись из дали, а губы перестали улыбаться. Примитивные люди скажут, что самая загадочная улыбка у Джоконды, а еще у Чеширского кота, но Мальва – это особый случай. Она не была похожа ни на одного из этих персонажей. «Глупая девчонка», – думала она, – Что ты о себе возомнила? Тоже мне, нашла покровительницу в моем лице, а сама все время путает меня с какой-то Мальвиной. Кто же она? Из сказки что ли? Так мы давно не дети! Ты мне надоела, противная девчонка. Не буду об этом. Мне хорошо, а главнее моего благополучия ничего нет. А они пускай радуются жизни, пока я их не трогаю, плебеи! А ты, Катенька достала со своими слезками и овечьим блеяньем. Спасите, помогите, мне плохо SOS, я ничего не помню… Помнить нужно все или, хотя бы то, что происходит в ближайшие 24 часа, конечно с тобой, а не с кем-то еще. Тоже мне царевна-лягушка из квакушек в царевны наметила переместиться. Только попробуй Мальвиной назвать еще раз, уничтожу!»

Катя вышла от Мальвы. Тошнота еще не прошла, лицо бледное, губы синеватые, руки дрожат. «Что она хочет от меня. Я не так глупа, чтобы не знать, Мальва от всех чего-то хочет. Но почему она выбрала меня? Почему делает вид, что просто по-дружески мне помогает, поддерживает, а что у нее на уме на самом деле?»

— Привет, Катюша, ты так похорошела, – Влад поиграл грудными мышцами и зевнул, даже не, прикрыв рот. Майка ярко зеленого цвета сидела на нем как надо. Странно, но Катя в тот момент видела только туловище, лишь оно было в поле зрения, хотя все говорят, что самое важное – глаза. Катя перевела взгляд с уровня торса-майки и увидела голову. Прическа «ежик», уши маленькие для большой головы и массивной фигуры. Раковины заострены и выглядят, словно кисточки у рыси, а, может летучей мыши?

— Здравствуйте, Владислав… – она судорожно вспоминала отчество… Пауза… Не заметил? Владимирович?

— Катерина Ивановна, вы себя хорошо чувствуете?

— Да, спасибо, все хорошо. А у вас как дела? Дети и жена здоровы?

— Да, вполне

— Я рада за вас. Все, мне пора на урок.

— Так еще звонка не было!

— А у меня контрольная, – соврала Катя, – надо подготовиться.

— Тогда, пока, хорошо выглядишь.

— Спасибо.

Катя вышла из учительской. Ноги ее шли сами по себе, отдельно от тела. «Все, все. Я никто для него. Почему мир так жесток? Все плохо. Да, еще урок». Из-за своих мрачных мыслей она пошла по коридору не в том направлении и заблудилась в своей школе, где знала каждый уголок и все ходы и выходы. Поплутав немного по зданию, она неожиданно для себя оказалась в классе. Опоздала, ну, так что ж не в первый раз. Ученики терпеливо ждали свою учительницу.

Домой Катя пришла усталая, тошнило, болели ноги. Здесь и Петр.

— Катюш, тут тебе позвонили какие-то родственники, я толком не понял, но ты сама разберешься. И приготовь покушать, доча на кружок ушла, уроки, кажется, сделала.

— Милый, а как я узнаю, кто звонил?

— Да, там, на столике бумажка – на ней все записано.

— Катюш, только покорми сначала!

Катя накормила мужа, вернувшуюся с кружка дочу тоже, вымыла посуду, приготовила бутерброды на утро, пускай не так вкусно, но зато утром меньше времни уйдет на ублажение всех ее близких. Тошнота подкатила снова. Катя села на табурет и локтями облокотилась о стол. Потерла лицо руками и откинула волосы за спину. «Что же делать? Сказать – аборт, а, говорить ли? Поздно… А, звонок? Может, что-нибудь приятное?».

Приятного не было. Скорее – неприятное. Звонила соседка одинокой тети, которая жила в другом городе. Не очень далеко, но все же надо ехать. Болезнь, по словам соседки, была серьезной. Тетя в основном лежит, но еще поднимается, но хорошего ждать не стоит. «Все, надо ехать, – решила Катя. И она поехала.

Вокзал… Снова вокзал, но ничего страшного. Теперь вокзал выступал лишь в роли декорации, а кто обращает внимание на бутафорию? Впереди была цель – тетя. Вдруг светит наследство? Помочь родственнице тоже надо, чтобы потом не грызли муки совести.

Катя переступила порог тетушкиной квартиры. Запах смерти ударил в нос. Катя подумала, что увидит гроб с телом, но не увидала.

Резвая маленькая тетушка встретила племянницу на пороге небольшой квартирки. «А, где же смерть? Ведь ею же так пахло?»

— Я здесь, Катя, рядом. Я скоро приду, а, может сейчас, а потом тоже – сойдет. Ты успеешь меня увидеть и почувствовать тоже. Что я такое?

— Сказали, что ты близко, даже совсем рядом.

— Нет, соврали. Я приду, но не сейчас.

— Но здесь так скверно пахнет, хотя чистота кругом и мертвецов нет.

— Это неважно. Умереть можно и при жизни. Ты, не знала?

— Да, знаю, потому что мне, кажется, что я не живу.

— Глупости. Ты думаешь, дышишь, страдаешь, а главное заботишься о близких. Ты же приехала сюда!

— Катенька, ты чаю хочешь? Устала с дороги?

Катю затошнило от банальных фраз. Я выполняю свой долг перед старшим поколением в виде одинокой тетушки, которая в свое время порхала, как стрекоза и не заметила прихода зимы. А она всегда на подходе, особенно в средней полосе.

«У меня будет ребенок. Я уже чувствую его в себе. О нем знает только Мальва. Кажется, она никому не сказала. Но я ни в чем не виновата, я замужем, а замужняя женщина вправе иметь столько детей сколько захочет. Курсы здесь ни причем. А Влада я люблю, точно, хотя ребенок от Петика.

— Катенька, как у тебя дела? Ты что-то бледненькая, а лицо отекло. Да ты, вроде поправилась. Наверное, сладкого много ешь. Надо больше есть овощей и фруктов. Знаешь, я и на пенсии за своим питанием слежу, видишь кожица на лице еще ничего. У меня появился даже поклонник, впрочем, я никогда не страдала из-за их отсутствия. Он бывший военный. Мы с ним вместе ходим в клуб по интересам, а нам интересен Пушкин. Это же классика – громада. Он же просто весь мир. Катенька, я так счастлива. Жизнь моя началась заново.

— Тетя, так ты не больна?! У тебя все хорошо?

— Лучше никогда не бывало, детка моя! Катя, ты говоришь невнятно, у тебя очень плохая дикция, интересно как тебя дети понимают. Представляю себе: учительница не умеет говорить! Все учителя должны быль ораторами, организаторами, морально устойчивыми… ну и многое другое. А еще. Ты слишком рано меня хоронишь, дорогая племяшка, наследства, что ли захотела?

— Я хотела помочь!

— Да ладно тебе, свари вон сосисок, да ванную сходи. Прости, дорогая, я тебя обидела? Но лучше успокойся и пойми правильно свою добрую старую тетушку. Я очень соскучилась, но надо помыть окошки, а в спальне не мешало бы и обои переклеить, а то поклонник испугается и убежит чего доброго. Ты как согласна? Я знаю, что Катюша моя молодец, только сделай лицо попроще и иди, помой волосы!

Тетка вильнула задом, обтянутым штанами «капри», явно на два размера меньше цвета умирающего василька, с блистючками, расположенными как лампасы у казака, которые местами отвалились. Лампас стал выглядеть, словно пунктирная линия. Складки на животе отчетливо вырисовывались сквозь трикотажную футболку с мультяшным рисуночком и надписью «I love you».

— Катюша не обижайся на меня. Соседка звонила по моей просьбе, ведь кто-то должен помочь тете убраться в квартире и сделать небольшой ремонтик. По-другому вы не приезжаете, племяннички. Я сейчас схожу по своим интересам, а ты времени не теряй, что зря приехала? Приберись для начала и свари вкусненькое, а то сосиски надоели.

Тетя ушла. Зад играл при ходьбе: так-тык. У Кати в голове: «Вот вам и шашлык!» Она поняла, что очень хочет есть. Малыш тоже захотел есть, и впервые Катя почувствовала его шевеление. Что же делать? Радоваться или горевать, а, может биться головой о стенку от отчаяния. Что делать, когда не знаешь, куда идти при наличии дома, мужа, родственников. Отчаяние такое сильное чувство: хочется кричать или выть, а, может не жить вовсе. Взгляд становится обреченным, невидящим. «Я хочу есть», – подумала Катя. «Мы хотим есть», – сказал малыш. И Катя открыла холодильник.

То, что она увидела внутри, привело ее в шок. Изобилие: сыр, колбаса, ветчина, соки, морепродукты. Катя сглотнула голодный комок, желудок свело еще больше, а ребенок так толкнулся, что она слабо вскрикнула. Зачем же готовить что-то вкусное, если все уже готово. И при чем здесь сосиски? Катя взяла батон копченой колбасы и… Муляж! Вот это, да! Все остальные деликатесы оказались тоже бутафорскими. «Чокнутая!», – подумала Катя, но продолжала обыскивать холодильник. На нижней полочке она нашла замызганную кастрюльку с осклизшей сероватого цвета овсянкой и небольшую коробочку с остатками кефира. А где же сосиски? Они тоже нашлись в морозилке: сморщенные, самого низкого качества, а к тому же еще и сильно просроченные и потому, на всякий случай сваренные заранее, чтобы лишние микробы померли. Тетя, вероятно, решила добить всех паразитов, предлагая Кате сварить сосиски еще раз.

Катя отшатнулась от холодильника. «Что же такое со мной? Почему я? Как все надоело! Куда деться? Куда уйти? Почему все только используют меня? Что я сделала плохого этим людям. И вдруг в голову Кати как будто бы кто-то выстрелил. «Я хорошая. Просто веду себя не так. Вот в чем вся проблема. Надо делать то, что хочется тебе, а не то, что удобно другим, чтобы быть вполне хорошим. Катя засмеялась, радуясь своему открытию, и хлопнула дверцей холодильника. «Ешь сама свои сосиски, а я падалью не питаюсь».