Гадость

Семен Ефимович жил в хорошем доме на окраине города. Он любил окраины. Любовь эта выросла особенно после карьера, воспоминания о нем ласкали его душу. «Ну и что, подумаешь, у всех бывают недостатки, ведь я не хотел ничего плохого» – рассуждал про себя Семен. Ирочка сама во всем виновата. Он как бы воспроизвел все произошедшее тогда. Но карьер был хорошим. А Ирочка? Она – негодяйка, серая мышь. Нет, чтобы сделать макияж, какой нравился Семену, причесаться, да и акриловые ногти стали входить в моду. Но естественная красота лучше. Так считала Ирочка, а не Семен. Самое ужасное заключалось в том, что она постоянно кормила Семена. Ирочка без конца пекла булочки, печенье, пирожки. И конечно угощала его ими. Однако Семен любил мясо, а не булки.

Ее давно нет. Ирочка канула в бездну вместе со своими булочками и тортами и со всем остальным.

Юля любила смотреть на себя в зеркало. Собственная внешность ей очень нравилась. Она меняла макияж, прическу, пробовала что-то новое, чтобы еще больше считать себя красивой и неповторимой.

Ее тяготило ощущение одиночества. Вроде бы и любили ее, даже потакали ее прихотям. Брат, рано повзрослевший, был ей защитником и опорой. Но она смотрела на себя в зеркало и видела в отражении не себя, а двойника. Вместе с ним Юля не испытывала одиночества. Этот двойник имел изменчивое настроение. Он то грустил, то радовался, то злился. Порой она понимала, что это не двойник, а она сама, настоящая, реальная Люля, только в зазеркалье.

Однажды ей в голову пришла бредовая идея: а, что, если проткнуть себе зрачок иголкой, ведь зрачок – это отверстие и вреда здоровью не будет и в то же время можно попасть в иной мир, зазеркальный.

Юля часто подносила к глазам иголки, примеривалась и представляла, как все может случиться. Спрашивала себя: будет ли больно? И удастся ли опыт? Она считала, люди не знают и не понимают такого простого решения проблемы всей жизни. Ведь достаточно попасть в другой мир и все меняется, а, возможно, встает на свои места. Ведь, если всем или почти всем кажется, что при смене среды обитания, удача ждет тебя. А Юля хотела всего лишь изменить угол зрения. Иголки были слишком тонкие, а зрачки – эти отверстия, гораздо большие по диаметру, чем иголки.

Мама Юли любила вязать. Спокойствие, мерное постукивание спиц, телевизор, на плечах ею же связанная шаль, не забыть еще кота, мурлыкающего на коленях. А какого же он цвета? Скорее всего черного, подумаете вы, но ошибетесь. Коты у Софьи Аркадьевны имели рыжий окрас. Очень четкий и яркий. Кличка тоже – одна и та же: Барс. Именно, Барс, а не Барсик. Но дела мирские и бизнес разлучили Софью Аркадьевну со спицами и с барсами. Барсик последний сдох, а спицы оказались в дальнем ящике кухонного стола, заваленные всяким хламом в виде одноразовых пакетов и использованных полиэтиленовых крышек. Сначала это были наборы полноценных спиц. Всякие: длинные, короткие, толстые, тонкие и т.д. Но отчего-то случилось так, что из всего изобилия остались только самые острые и не совсем тонкие. Почему? Нет ответа.

Юля их увидела и даже примерила к зрачкам. Спицы приходились в пору, по размеру, потому что оказались толще иголок. И, если их воткнуть в нужное место (зрачок), то дорога в зазеркалье открыта. Это, словно вилка в розетку вставляется – идентично. Щелк, и пошло электричество, которое приводит в действие различные приборы. Юле казалось, что вставленные в зрачки спицы что-то включат в ней, заставят жить спавшие мысли. Вася был уже не в счет, его она «забыла», однако что-то затаилось внутри. Это походило на личинку, которая ждала своего возрождения и вот-вот должна была расцвести, но пока еще спала. Возрождения не происходило. И постепенно личинка превратилась в спящего монстра. Тот дремал чутким сном, и достаточно было сигнала будильника, чтобы разбудить его.

— Юля, просыпайся. Завтрак готов.

— Мама, может, я сегодня не пойду в училище. Пожалуйста!

— Что за чушь. Ты же учишься. Какой специалист выйдет из тебя, если ты будешь прогуливать?

Юля с трудом поднималась с постели, шла в ванну, что-то ела, как-то одевалась, а внутри подрастал монстр-личинка.

Мама не понимала и не видела перемен, происходящих с дочерью, она была занята своими делами и заботами. Семен же чувствовал настроение сестры и по-детски пытался ей помочь. Он подкладывал ей в сумку конфеты, даже мыл посуду и всегда убирал за собой вещи, так как мама занималась только работой, и не было у нее времени на подобные мелочи. Она стремилась прокормить детей и хотела, чтобы у них всегда была колбаса.

Началась практика. Юлю направили в район шить пододеяльники. Фабрика и район были далековато, и Юля решила схитрить. Она сказала, что по семейным обстоятельствам, ей нужно общежитие на время практики, хотя проезд на автобусе возможен. Транспорт ходил исправно, но порой не хватало мест, столько желающих, находилось. Всем хотелось прокатиться на автобусе. Вот только куда? Скорее всего, они знали или догадывались о месте своей конечной остановки.

В общежитие ее определили, так как было лето и многие «общаговцы» разъехались. Соседка по комнате у Юли оказалась, естественно, женщиной ведь с мужчинами вряд ли могли поселить молодую девушку. Женщина представилась Татьяной. Она работала на фабрике, и кроме этой комнаты у нее ничего не было, и разумеется работы на этом ужасном предприятии под названием «Фабрика швейных изделий».Татьяна одинока, не очень красива, любительница поболтать, небольшого роста, довольно стройная и фраза «женщина без возраста» ей очень подходила. Невозможно было сразу сказать, сколько ей лет. Можно дать 40, 30, и все 50.

Долгими вечерами, когда Юля расслаблялась и отдыхала после пошива пододеяльников на своей узкой кровати, женщина, как в поезде, рассказывала ей все о себе. Юля, находясь в полудреме, слышала не все, о чем говорила Татьяна. Конечно, лучше бы та замолчала, но болтовню соседки не обязательно воспринимать всерьез. «Все бабы болтливы» – эта фраза стара, как мир.

— Ты знаешь, – рассказывала женщина. Я, ведь не всегда была такой. Это не мое лицо. Мое сгорело.

Юля насторожилась. Дремота исчезла. Татьяна продолжала.

Я была симпатичной девчонкой. Парням нравилась. Характер у меня веселый по сею пору, несмотря ни на что. В общем, поспорили двое из-за меня. Проигравший должен был меня в костер толкнуть да еще и подержать в нем, чтобы умерить мой пыл, хотя огнем успокаивать, странно и еще умерить пыл тем же самым? Но мальчики так решили. Проигравший ткнул мня в костер, лицом. Он и подержал для верности. А потом! Страшная боль, бинты. Ожоги оказались не только на лице. Обгорели руки, грудь. Сделалась я уродом и на время калекой. Я никого не выдала, но папа узнал и отомстил им. Месть была позже. Сначала он меня вылечил. Нашел хорошую клинику, врачей, внушающих доверие. Папа где-то раздобыл денег на все. А потом месть. Он убил спорщиков. Их нашли в заброшенном карьере. Там когда-то добывали известняк. Мальчики лежали рядом, головы их были пробиты, мозги растеклись, но все выглядело как после генеральной уборки. Одежда поправлена, лица чистые, а руки сложены на груди, ведь так полагается покойникам. Ходили слухи, что много мертвецов и тайн, в том числе, зарыты в этом карьере, но мальчиков нашли на поверхности.

Папа сам во всем признался. Он не выдержал такого греха на душе. Откуда он узнал, кто меня искалечил, я до сих пор не знаю. Хотя вычислить в небольшом городке вздыхателей своей дочери, не составляло большого труда. Папа не попал под суд. Он умер от сердечного приступа. Говорят, что разрыв сердца. Я не смогла присутствовать на похоронах. В то время больница была моим родным домом. Деньги папы спасли меня. Мать заболела, не выдержав всего. Я долго ухаживала за ней. Чтобы оплатить лечение продала почти все. Остался только дом, но и его потом продала, ведь маму тоже на что-то нужно было хоронить. Вот теперь кочую по свету. Живу одна, а с мужчинами завязала навсегда.

Рассказ женщины произвел большое впечатление на Юлю, и она долго не могла уснуть, а когда уснула, то видела кошмары.

Утром Татьяна исчезла из комнаты. Она растворилась, словно Юлин ночной кошмар. Когда Юля спросила у дежурной, куда та подевалась, ей ответили, что уволилась с фабрики и уехала. Куда? Неизвестно. Адрес назван не был.

Мама как всегда разыскала Юлю, то есть не в полном смысле этого слова «разыскала». Она была в курсе того, где находится ее дочь. Мама просто дала о себе знать. «Але! Я здесь. Вы не ждали, но придется смириться с моим присутствием». Софья Аркадьевна каким-то шестым чувством догадывалась, что Юле не быть швеей мотористкой. Софья на тот момент в своей карьере пошла в гору и ей светило довольно большое в должности, хотя, что скрывать «должности» не было. Просто появился банальный поклонник, который смог найти место под солнцем для одинокой женщины с двумя довольно взрослыми детьми. До него Софья имела только стайку ухажеров в ужасе сбегавших от Сони, когда те были поставлены в известность о наличии двоих детей у их дамы сердца. Но получилось так, что Софья Аркадьевна обладала еще и деловыми качествами. Деньги пошли, и вскоре поклонник стал не нужен.

— Деточка, поехали домой, ты – зеленая.

— Мама у меня все болит.

— Ты же сама согласилась на общежитие и еще обманула администрацию и меня в том числе. Но я все же решила тебе помочь, если ты захотела пожить одна и сама устроила тебя в общежитие. Или, ты глупая девчонка, думаешь, что это твоя заслуга. Хотела убежать от матери, но, что получила? Дрянь! Возвращайся домой и не скули как бездомный пес.

Юля вернулась, так и не окончив практики. Она слегла. А диплом выкупила мама, ведь специальность все-таки, хоть и швея мотористка.

Чем болела Юля? Врачи, к которым ее собственноручно водила Софья Аркадьевна, не смогли поставить диагноза. Но Юля вскоре поправилась как-то сама собой, и мама устроила ее на работу секретаршей, прибегнув к помощи своего поклонника. Однако секретаршей Юля пробыла недолго. В один прекрасный, а может быть ужасный день (к сожалению даром предвидения обладают далеко не все) она познакомилась с молодым человеком, который пришел на прием к ее шефу. Позже выяснилось, что человек этот не очень молод, просто хорошо сохранился в свои 45. Звали его Кириллом Эдуардовичем в последствии посто Кирюшей, хотя только в интимной обстановке. Юля влюбилась и переехала жить к нему, уволившись из секретарей.

Мама была в шоке от такого Юлиного поступка и даже подавилась слюной, когда высказывала дочери все, что о ней думает, предположить не трудно какое это было мнение и какие слова. Но Юля осталась непреклонной, и мать вскоре смирилась, хотя про себя затаила обиду и даже злобу на дочь. Кирюша-то и сделал из Юли проститутку, подкладывая ее под своих деловых партнеров. Как же иначе, свой хлеб нужно отрабатывать. Впоследствии Юля перестала нуждаться в сутенере и, скопив деньжат, послала подальше своего Кирюшу, который потерял бизнес и превратился в никчемного брюзгливого старичишку. Личинка вылупилась.